Пешком в Долину гейзеров - часть вторая

Останавливаюсь в последних у реки высоких деревцах ивы. Уже совсем темно. Сушатся портянки у маленького жаркого костерка, в котле кипит уха из горбуши - красота. Но стоит выйти из освещенного круга, как пар начинает валить изо рта. До свидания, речные дебри! До встречи, рыбы! Я снова в холоде и мошкаре тундр...

Живые вулканы и настоящие вулканологи

По кочкарнику с переплетением карликовой березки идти не сладко. Прочные тонкие ветви, как в петли, ловят мои ноги, я часто спотыкаюсь. Больное колено не выдерживает нагрузки, я начинаю хромать и вскоре перебинтовываю сустав спасительным эластичным бинтом.

Впереди уже виден мой ориентир - горушка Малая Разваленная.

Странно, я постоянно набираю высоту, но внезапно открытая тундра сменяется березовым лесом! Он растет и на склонах, и на пологих участках холмов.

На радостях обедаю у маленького ручейка - заливаю кипятком подаренный вермишелевый суп. С этикетки на меня смотрит жизнерадостный мальчишка. Поглощая изумительной вкусноты неземное варево, в ответ улыбаюсь мальчугану и даже не в силах сжечь пакетик, забираю его на память. Ныне эта пятиминутная рисовая вермишель уже многим набила оскомину, но тогда, в первый раз пробуя этот так непочтительно называемый "бич-пакет", я была на верху блаженства.

Следующим сюрпризом дня становится русло сухого каменистого ручья. О, какое удовольствие идти по нему! На Камчатке ли я? Что-то таких легких путей мне давно не встречалось. Скачу по камням с бешеной скоростью, даром что вверх. Выше начинаются плотные снежники.

Но всему приходит конец, после локального перевальчика я снова попадаюсь в лапы стлаников и, заплутав в их дебрях, даже начинаю отчетливо осознавать, что, сломай я тут ногу, никто, пожалуй, никогда больше не найдет меня.

Полосы стланика сменяются голыми распадками ручьев, участками ерниковой тундры. Поскальзываясь и петляя, точно пьяная, по снежнику выхожу на седловину горы. И вот, наконец, с перевала взору утомленного путника открывается правильный серый конус Карымского вулкана и четырехкилометровое озеро-чаша у подножия! Берега его прорезаны многочисленными глубокими складками ручьев с еше не стаявшим снегом на склонах. Ради такого зрелища можно жить - это счастье! Заряжаюсь энергией и иду на спуск к озеру. Моя тень на склоне машет мне рукой.

Время - семь, до темноты надо успеть добраться до озера. Спуск крутой, приходится поминутно садится на острые камни сухого русла ручья и, опираясь на руки, осторожно спускать ноги вниз. Очередное испытание приготовила мне судьба - отвесный водопад. Причем в первую его ступень я спрыгнула, повиснув на руках, перепад был не слишком большим. А вот следующая ступень - повыше, с нее не спрыгнуть. А на предыдущую отсюда мне уже не залезть. До захода солнца остается пятнадцать минут. Представив себе, что придется заночевать в этой холодной каменной чаше, без воды и, следовательно, еды, осторожно выползаю по скалам на спасительный стланиковый склон и продирание через его ощетинившиеся стволы на этот раз не кажется мне слишком утомительным занятием.

Туман рассеивался. Солнце проглянуло сквозь него и стало видно, как мелкие пузырьки витают в воздухе. Палатка моя стоит в семи метрах от воды. От глади круглого Карымского озера, в котором четким силуэтом отражается даже слишком правильный конус одноименного вулкана. Так рисуют вулканы дети. А безветрие такое, что, если перевернуть картинку, не отличишь, где действительно небо, а где вода. Уже с ночи мне хотелось есть. От холода ломило бока, но усталость не давала мне проснуться окончательно. Я очень вымоталась за предыдущий день и сегодня иду на заслуженный отдых к горячим источникам, расположенным неподалеку на берегу.

Столб пара от горячей воды издали выдавал их месторасположение. В естественной глубокой каменной ванне с голубого цвета водой купаться было невозможно - это был кипяток. На дне ванны периодически вспухал пузырь воздуха, вода булькала снизу. Сам источник, расположенный чуть выше, представлял собой небольшой каменный сосуд-кувшин, из верхнего отверстия которого со зловещим ревом выплескивался небольшой фонтанчик. Из большой ванны вода стекала в озеро и, перемешиваясь с его ледяной водой, мгновенно остывала. Чтобы хоть как-то искупаться, мне пришлось мочить футболку попеременно в струе кипятка и холодной воде озера и обмахиваться ей, как банным веником.

Что-то говорил мне Лангбурд про карымских вулканологов. Я на озере, но никаких примет присутствия людей нет и в помине. Вон, недалеко по берегу разгуливает медведь. В маленьком полуразрушенном балке у озера нахожу лишь соль. Наверное, люди не работают здесь в этом году.

Но, обойдя пол-озера, недалеко от истока Карымской речки я неожиданно натыкаюсь на набитую тропу и, преодолев полосу стланика, оказываюсь на ровном заболоченном поле у подножия красавца вулкана и посреди него вижу огромный, ярко окрашенный двухэтажный дом! Ну конечно же! Карымские вулканологи должны находится вблизи Карымского вулкана, а не одноименного озера! Прибавляю скорость и как раз успеваю на ужин к вулканологам, которых лишь три дня назад забросили сюда на вертолете. Опять мне везет!

- И ты что, правда ела сырую нерку!? - из всех моих рассказов этот факт особенно поражает воображение слушателей.

- Ела... Посолила, и на следующий день ела. Малосольную. А что? Я такую рыбу очень люблю.

- И ничего не было?

- Ничего...

- И икру сырую?

- Ну да.

Оказывается, нерку выдерживают соленой 40 дней, и лишь затем ее можно есть. В противном случае существует большая вероятность заболеть кишечной инфекцией с высокой температурой, диареей и другими "прелестями". Как хорошо, что я этого не знала, а то бы и вправду могла заболеть. Икру тоже рекомендуется заливать теплым соленым раствором и выдерживать хотя бы пять минут перед употреблением. Такой способ мне еще годится, не слишком долговременный...

Раз уж зашел разговор о местных рецептах, позволю себе привести способ приготовления папоротника-орляка. Начальник экспедиции, кореец Костя, так чудесно приготовил блюдо из этого широко распространенного растения, встречающегося и в средней полосе России, что я слово в слово записала его рецепт. Может, пригодится "робинзонам". Итак, срывать листья папоротника нужно, когда они еше не раскрылись полностью, когда стебель еще легко ломается рукой. Если не ломается, значит лист уже "перестоял", не годится. Потом листья на секунду кидаются в кипяток - ошпариваются. И тут же сушатся на солнце, на расстеленной черной бумаге. Высушенный лист замачивается в воде на сутки, и в течение этих суток вода меняется три раза. Потом папоротник варится в кипящей воде пять минут и жарится в масле. Получается вкуснее грибов!

Узнаю от ученых, что действующий Карымский вулкан на днях может снова "заговорить", он придерживается одиннадцатилетнего цикла возобновления активной деятельности, и нынешний год как раз "юбилейный". Температура воды окрестных горячих источников уже превышает свои обычные средние нормы, на склонах вулкана появляются новые фумаролы - выходы вулканических газов.

На следующий день с вулканологами поднимаемся на вулкан. Под ногами - то мелкий шлак, то застывшие куски лавы, легко крошащиеся на куски. Ноги утопают выше щиколотки, все ползет вниз. Крутизна склона приближается к 45 градусам. Подниматься оказывается проще тому, кто легче, кто меньше вязнет в шлаках - мальчишка-подросток с вершины уже радостно машет нам руками.

Ближе к вершине земля и камешки обжигают, когда вцепляешься в них пальцами. Гора живет и дышит. Добираюсь до края кратера, он правильным конусом уходит вниз. По стенам его дымят фумаролы. За кратером Карымского вулкана полукруглым амфитеатром высится его ближайший сосед - полуразрушенный вулкан Двор. Кратер кажется совсем небольшим в диаметре, однако, когда я обошла его, человечки напротив были совсем крошечными - так, только в сравнении, можно по-настоящему оценить грандиозность кратера, его ширину и глубину. И в нижней, пологой части горы, и по краям кратера встречаются огромные бомбы - растресканные каменюки в рост человека и больше, словно полураздавленные ядра лесных орешков - во время извержения эти громады спокойненько выплевывал вулкан.

На посадочную площадку подле стационара приземляется вертолет. По счастливой случайности на нем прилетает важный чиновник, к которому у меня было рекомендательное письмо с просьбой оказания всяческого содействия в посещении Долины гейзеров. Так как я прилетела в Петропавловск-Камчатский итак с некоторой задержкой, да еще в выходные, я не стала терять время в городе на посещение разных должностных лиц, чтобы оформить пропуск. К тому же я еще боялась, вдруг откажут. А так - иду себе и иду, и будь что будет...

Но раз сам начальник пожаловал ко мне в гости, как не спросить разрешения? И вулканологи, все как один, уверяют меня в том, что без разрешения в заповедник лучше не соваться. Теперь, когда за плечами лежит значительный отрезок маршрута, чувствую себя увереннее и подхожу к чиновнику. Однако оказывается, что он не имеет полномочий для того, чтобы выписать мне пропуск в Долину. Да, чем дальше, тем больше проход в эту "запретную зону" страшит меня, и несомненные предстоящие встречи с медведями представляются мне теперь в гораздо более приятном свете, чем встречи с инспекторами. Вертолет улетает, и я продолжаю маршрут на свой страх и риск.

Следующим объектом моего восхождения становится вулкан Малый Семячик. С утра облака нависли над миром, верхушка вулкана накрыта кучевой шапкой. Но облака редкие, надеюсь, что небо прояснится, пока я залезу к кратеру.

У подножия выхожу на лавовые поля и попадаю в окружение сказочных каменных великанов. Вокруг безжизненное безмолвие, лишь серо-коричневые глыбы застывшей лавы самой причудливой формы, да ровным ковром мелкий шлак между ними. Наверху, почти у вершины, навстречу мне ползет едкий запах сернистых испарений, начинает щипатъ даже мою растрескавшуюся губу.

Поднимаюсь к провалу кратера. Вот мне открываются желто-красно-серые полосатые обрывы противоположной стенки кратера и!.. О, чудо! Ослепительное молочно-голубое, почти синее, яркое озеро серной кислоты полукилометрового диаметра на 200-метровой глубине провала кратера. Цвет разведенной кислоты настолько необычен, что кажется, такого в природе не существует.

Насладившись зрелищем и, сожалея о невозможности поделиться с кем-нибудь переполняющими меня впечатлениями, спускаюсь обратно вниз. Начинается морось, на вершину снова садятся облака. Как вовремя я побывала там!

Когда одолевает мистика и просыпается интуиция

По образованию я - биолог и, вроде, любые явления природы должна объяснять научно. Но изредка со мной происходят явления, рационально объясняемые с некоторой натяжкой, вызывающие у меня настоящий животный страх. И частенько, оставшись наедине с природой, я отлично начинаю понимать наших далеких предков, которые, дрожа от холода и голода в звериных шкурах в каменных пещерах, взывали к богам о ниспослании им благоволения. Я тоже становлюсь язычницей и начинаю верить в лесных духов, духов водопада или горы и бросаю крошку еды в костер для Хозяина. И места для стоянок стараюсь выбирать лишь там, где место, помимо наличия на нем дров, воды и ровной площадки, еще чем-то подсознательно нравится мне.

Вот и здесь со мной произошел случай, испугавший меня не на шутку, по сравнению с которым близкие встречи с реальными ощущаемыми медведями стали казаться легким щекотанием нервов.

Под вечер я спустилась к реке Новый Семячик. В том месте, где я вышла на нее, троп и следов медведей вдоль берега совсем не было, я направилась вниз по реке в надежде найти рыбу под расположенным ниже водопадом. Кривые березки с зарослями стланика росли по берегам, на полянках попадались кочки, усыпанные спелой голубикой. А временами здесь рос молодой осинник, да так густо, словно это были заросли бамбука - частокол прямых тонких стволов. На реке шумели пороги. "Как я завтра буду форсировать ее?" - все чаще посещала меня тревожная мысль. Особенно низкий гул известил меня о том, что я уже миновала водопад.

Грохот близко расположенного водопада не способствовал душевному комфорту, но мне давно пора было вставать на ночевку, так как уже темнело. Я писала дневник в палатке при свече, когда на фоне несмолкающего гула падуна вокруг меня стали возникать непонятные звуки. Я слышала, и не раз, как топают ежики, как шебуршатся мыши, но эти звуки не укладывались в известные мне. Кто-то шелестел моим тентом то с одного боку, то резко - с противоположной стороны, то у меня за спиной, то у входа. Казалось, какой-то легкий невидимка перемещался мановением ока и дразнил меня.

Низкочастотные звуки падающей воды могут вызывать слуховые галлюцинации. Кроме того, не воспринимаемые человеческим слухом звуковые волны могут негативно воздействовать на психику. Я знала это, но от этого знания в тот момент спокойнее мне не становилось. По крайней мере, заставить себя выйти из палатки со свечкой в руках и убедиться, что вокруг никого нет, я не смогла. Липкий холодный страх сковывал меня. Наконец, я смогла уговорить себя, что это мыши, и бояться нечего, а если это что-то другое, то его тем более не стоит бояться, и тогда оно тоже не причинит мне вреда. Завернувшись в спальник с головой, я все-таки смогла заснуть.

Благополучно переночевав, с утра я сходила посмотреть на водопад, ведь вечером я его так и не увидела. Чистой гладкой струей река одной ступенью отвесно падала вниз примерно с десятиметровой высоты. Река эта явно была не нерестовая, по крайней мере, на этой высоте даже под водопадом рыбы совсем не было. Немного ниже река разливалась на спокойном отрезке своего бега, и я легко перешла ее, даже не начерпав в болотники воды.

Подъем от реки шел по густым зарослям шеломайника. Я продвигалась по неглубокому ручью, русло которого было полностью погребено под пологом этой травы. В зеленой гуще я не видела даже собственных ног и постоянно раздвигала стебли руками. Невесть почему мне пришло в голову воспоминание о сдохшей, раздувшейся в луже воды собаке, на которую я наткнулась в тайге Хабаровского края лет пять назад. Яркая картина того момента нарисовалась в мозгу, хотя я никогда не вспоминала об этом незначительном событии раньше и вообще давно забыла о нем.

Пройдя еще метров пятнадцать по непроглядным зарослям, я буквально споткнулась о сдохшего маленького олененка. Вот это да! Он был абсолютно свежий. След примятой на склоне травы указывал лишь на то, что он сполз сюда сверху. Я покрутила тушку, она везде была целой, и ноги олененка не были сломанными. Не решаясь испробовать мяса непонятно отчего сдохшего животного, да и не желая связываться с разделкой туши маленьким ножом (свой я легкомысленно потеряла как раз перед Карымским озером, а у вулканологов для меня нашелся небольшой кухонный ножичек), оставляю погибшего олененка на месте.

Высокоствольный березовый лес на склоне чередуется с низкорослыми кривыми корявыми березками на пологих гребешках. Что только не вытворяют эти березки, разве что узлом не завязываются. Спотыкаюсь среди них и медленно выбиваюсь из сил.

На положенной высоте березы резко сменяются покровом кедрового стланика. За кустами открывается чистая долина сухого ручья, поросшая спелой голубикой и шикшей (водяникой). За ручьем на гребне снова стланик. Так и иду на север: вниз-вверх по склонам ручьев и продираюсь сквозь непроходимые заросли стланика на водоразделах. Жарко, хочется пить, а все ручьи сухие, видимо, вверху растаяли все питающие их ранее снежники. Далеко внизу, на западе, я знаю, должна быть вода в большой реке, но мне не хочется отклоняться от курса. Зато здесь много ягод, "напиваюсь" ими впрок.

Впереди на склоне мирно пасется медведь, словно корова, ходит и жует ягоды, не поднимая головы. И совсем не лапой, а просто ртом обгрызает кустики. "Особливо же много на Камчатке медведей и волков, из которых первые летом, а последние зимой, как скот по тундрам ходят". При виде медведя меня охватывает радостно-умиротворенное чувство: раз здесь появились нормальные обитатели, значит недалек выход из непролазных дебрей.

Где-то здесь должен быть ручей Непересыхающий, но как понять, какой из ручьев - он самый? И вдруг он не соответствует своему названию? Впрочем, он, в отличие от многочисленных остальных, помечен не пунктиром, а ровной линией, так что, вроде, должен быть с водой...

Я пересекла уже около тридцати ручьев, и все они были сухими. Силы кончаются, солнце садится. Решаю спускаться вниз - если не до воды, то хоть поближе к ней. С сожалением теряю высоту и вдруг в какой-то момент понимаю, что мне все-таки надо перевалить еще один раз.

Знаю, что впереди стланик, что проходов в нем я не усмотрела, и все-таки поддаюсь чувству и из последних сил вновь лезу в гору. Это невероятно - в стланике появляются просветы-проходы. Довольно легко переваливаю в распадок следующего ручья и в бинокль вижу блеск воды в лучах заходящего солнца. Победа! Есть бог на свете, он помогает мне! И как еще один подарок судьбы - подле ручья стояли два куста кедрового стланика на более-менее пологом месте, между ними как раз могла поместиться моя палатка. Нижние ветви стланика сухие - "здесь для меня дрова, нарубленные впрок, здесь для меня постелены постели".

Утром кости ломит от холода, вода в котелке замерзает до дна. Оттаиваю у костерка и продолжаю путь на север. Совсем недалеко от стоянки нахожу источник, питающий мой ручей. Если бы вчера перевалила сюда чуть выше по его распадку, воды бы уже не нашла. Мне везет!

Такие разные горячие источники

Панорама манящих вулканов открывается передо мной. Виден и полукруглый невысокий разрушенный Узон, и двуглавый вулкан Крашенинникова и островершинный Кроноцкий. Заповедное пространство все перерезано голыми безлесными складками с белеющими снежниками. Сверху мне кажется, что там, впереди, даже мало стланика. Где я буду прятаться?

Перевалив хребет Борт, вступаю в заповедную зону - Кроноцкий заповедник. После многочисленных наставлений и предупреждений, мне сразу невольно хочется пригнуться, укрыться, не попадаться на глаза егерям, которые начинают здесь просто мерещиться мне,

Река Старый Семячик течет в крутых берегах. Над ее каньоном тянутся пологие, поросшие кустарничками терраски с редкими пятнами ольхового стланика. Никаких зарослей шеломайника нет среди них - местность довольно открытая. Еще совсем недавно я бы радовалась такому факту, а теперь...

Выйдя на набитую тропу, где раньше проходил плановый туристский маршрут, и спрятав недалеко рюкзак, иду к вулкану Большой Семячик. Горная тундра раскинулась вокруг: каменные россыпи, заросли голубики. На курумниках тропу помечают туры из камней. Хоть у вулканологов я и взяла себе по килограмму гречки и сахара, все же экономно расходую продукты - неизвестно, что будет впереди. На голубичных зарослях припадаю к ягодам, поглощаю их до боли в языке - мне, как доходяге, нужна постоянная подпитка.

Но вот тропа спускается в узкое ущелье с оранжевыми склонами. Вижу впереди избушку-кордон, некоторое время издали наблюдаю за происходящим вокруг. Дым не идет. Вроде, безлюдно.

За горным отрогом гудит, как самолет, и выдает белый пар мощный серный источник. Источник никуда не денется, рассуждаю я. И прежде, чем сходить к нему, не удерживаюсь от соблазна посетить избу - вдруг там сгущенка? Да, она действительно там была, но в личной подписанной коробке одного из сотрудников заповедника. Ее я вскрывать не решаюсь. Но на стене висит огромный мешок гречки - от половины кружки не убудет, решаю я, и, сварив кашу и мгновенно поглотив ее, оставляю на столе записку с извинением за то, что немного попользовалась крупой.

Переваливаю через отрог, и мне открываются желто-оранжево-белые, начисто лишенные растительности склоны. Это и есть вулкан Бурлящий, и в его кратере, представляющем собой разлом породы на склоне, сосредоточено много серных источников - все пространство испещрено небольшими дырками, из которых идут пары.

Лезу на вершину горки, чтобы их обойти. Вершина покрыта обычным стлаником, там нет кратера. Сверху виден причудливый гребень вулкана Большой Семячик, или Зубчатки, с ледником у подножия. Я стою под солнцем, а внизу вся долина в облаках, лишь вдали над ними возвышаются воронками два кратера вулкана Крашенинникова. Бегом пересекаю полосу обстрела вонючим газом и оказываюсь на чистом желтом серном склоне. Ничего живого. Источники подо мной как на ладони - ревут, бурлят, дымят и плещут. Завороженно гляжу на это зрелище, не в силах оторвать взгляд.

Наконец прощаюсь с вулканом и ухожу за следующий желтый отрог. Здесь еще дымят маленькие источники, но что они по сравнению с теми, мощными! (Позже, перед возвращением домой, я побывала на Мутновском вулкане, недалеко от Петропаловска-Камчатского. Там есть кратер с мощными фумаролами, серные и горячие источники. Этот вулкан считается одним из красивейших на Камчатке. Но такого потрясения, как на вулканах Малый Семячик и Бурлящий, я там не испытала. Возможно, это из-за того, что первые впечатления более острые.)

Возвращаюсь к рюкзаку, и далее по тропе направляюсь к кальдере Узона. Кальдера - это углубление, воронка, образовавшаяся на месте вулкана после взрыва газа или по иным причинам. В туманной облачности видимость метров двадцать. Тропа служит мне путеводной нитью, без нее в такую погоду я бы не рискнула идти в горы. Нахожу воду лишь по шуму ручейка и останавливаюсь на ночлег. Всю ночь и следующий день меня посыпает морось.

Пережидая непогоду, занимаюсь увлекательным процессом сбора дров в зарослях ольхача. Он представляет собой занятие, схожее со сбором грибов в исхоженном ближнем Подмосковье (по интенсивности нахождения). Я хожу от куста к кусту, заглядывая в мокрые кроны и выискивая в них тонкие сухие (в смысле "мертвые") веточки, которые, конечно же, тоже мокры от дождя.

Сварив и съев гречневую кашу, ставлю на малюсенький костерок тот же маленький котелок с водой для чая. Но пока он закипает, решаю заварить его двумя ложками крупы - ведь можно и отвар попить, а дрова надо экономить. Вот какую "разумную" отговорку нашла я для себя, чтобы хоть чуть-чуть утолить голод сверхнормативной кашей.

Приближаюсь к кальдере Узона - округлой котловине диаметром около 10 км, почти окруженной со всех сторон невысоким хребтом. Мощные извержения разрушили этот вулкан еше в начале четвертичного периода. Дальнейшие проседания пород привели к образованию этакого "Затерянного мира". С плато-перевала вижу почти всю его заболоченную котловину с темными пятнами стланика, белым паром источников у озера Фумарольного, с избушкой-кордоном в центре. Да, она хорошо видна издали, лежит как на ладони. Сворачиваю с тропы, чтобы не попасть в гости к инспектору, и начинаю обходить кальдеру по окружности.

Сначала идет обыкновенная холмистая тундра с заболоченными кочкарниковыми участками, озерками, рыжей осокой. Петляющие в каньончиках ручейки - вроде, ничего особенного. Теряюсь в стланике и вдруг ощущаю резкий сероводородный запах. По нему выхожу прямо к грязевому котлу на берегу небольшого озерца. В двухметровом конусообразном углублении пузырится глина. Следы медвежонка подходят прямо к краю этой ямы с серыми, желтыми и голубыми красочными разводами на стенках - вот любопытный!

Обхожу озеро по краю, трогаю воду - не горячая. Я в любой момент готова ухватиться за кусты, отовсюду жду подвоха, веду себя, как сталкер в Зоне. Смешно, наверное, наблюдать за мной со стороны - грунт ведь под ногами твердый. Не может же тут быть зыбучего песка. Но мне рассказывали, что здесь в кальдере один медведь сварился, провалившись в горячий источник (факт достоверный, зафиксированный геофизиками в 1986 году), поэтому я перестраховываюсь.

Дальше мой путь преграждают серные ручьи, и мне никак не удается их перейти. Цвет их черно-зеленый, совсем не прозрачный. Аккуратно опускаю ноги в болотниках, но сразу у берега дно глубокое и вязкое. Неприятный запах струится от этих ручьев. Вскоре от него у меня начинает болеть голова. На болотниках остаются маслянистые зеленоватые разводья - не растворилась бы резина! Иду в истоки ручьев-серные источники, округлые лужи-родники - обхожу один, второй. И снова вонючий ручей под ногами, и не заметишь его в осоке издалека, а подходишь - прохода нет. Пытаюсь обойти - забредаю в болотце. Вокруг много мелких горячих источников - круглых лунок в переплетении стеблей болотных растений. Почва качается под ногами, переплетение трав редеет. Проваливаюсь в один из источников по щиколотку, но вырываюсь с такой прытью, будто провалилась по пояс.

Наконец, я - у спасительных кустов, и теперь пробираюсь к озеру Фумарольному, у которого расположено основное термальное поле. Берег озера высокий и скрывает избушку из вида. По-пластунски лезу под кусты стланика и в бинокль наблюдаю за избой. Вроде, никакого движения. Рядом, я знаю, расположено горячее целебное серное озеро. Так хочется искупаться в нем, но нельзя, там уж точно заметят.

Продолжаю осмотр Фумарольного. Чего там только нет! В каждом распадочке на берегу этого озера мне встречаются разноцветные грязевые котлы, периодически плюющиеся вязкой грязью; фумаролы, испускающие едкие дымы; грязевые вулканчики - миниатюрные грязевые конусы, на вершинках которых, вспухают глинистые пузыри. Есть просто наполненные водой разноцветные блюдца-лужицы, в которых кипят пузырьки - горячие источники. Есть грязевые котлы с сухой растрескавшейся глиной по краям, где на дне пузыри вспухают медленно, неторопливо, постоянно поддерживая свое пузыристое очертание. Трава вокруг котлов ярко-оранжевая, будто опаленная, резко выделяется на фоне окружающей зелени.

Вдоволь наевшись ягод жимолости и голубики, в изобилии растущих здесь, ухожу к озеру Дальнему. И снова обычный стланик на склонах окружает меня - я вышла из сказочной земли Санникова. Ночую над озером. Его берега крутые, а в середине - маленький высокий островок.

Труднодоступная долина

От Узона в Долину гейзеров идет хорошая тропа, но я решила прийти туда сверху, по притоку речки Гейзерной, перевалив хребет. Наметив путь по карте, я подумала, что на нем уж точно не будет кордонов и заслонов. В этом я не ошиблась, но что путь будет, мягко говоря, несколько крутым, я не предполагала. Как будто я забыла о том, что Долина из-за своей труднодоступности была открыта относительно недавно, в 1941 году.

После подъема на крутой борт кальдеры, перед спуском к нужному притоку я была вынуждена забраться на самую вершину сопки Открытой, так как траверсировать ее склон без набора высоты до нужного притока показалось мне невозможным из-за огромного количества распадков на склоне, заросших полосами стланика. Походив вверх-вниз по горным складкам, я решила, что лучше один раз залезть на гору по чистому от стланика ручью, чем растягивать набор такой же высоты на десятке заросших ручьевых склонов. Но вот вершинный ветерок обдувает мне лицо. Теперь будет легко, теперь только вниз!

Наверху, в узкой долине ручья, часто попадаются снежники, идти по ним одно удовольствие. Но ниже русло ручья резко сужается, и я попадаю в каньон с крутыми скалистыми стенками. Надеваю сапоги. Ручей временами рушится вниз невысокими водопадами. Где по воде, где по скалам, а иногда и прямо по водопадам я медленно ползла вниз. И было неизвестно, чем закончатся эти треки русла. Перед выходом из ущелья на скале прижима рюкзак тянет меня вниз. Чтобы не упасть в бурлящий поток, решаю расстаться с ним, но чудом удерживаю равновесие, и мы остаемся на скале вместе. (Навсегда с рюкзаком я рассталась лишь на обратном пути, недалеко от Мутновского вулкана, где у меня его банально украли.)

Склоны выполаживаются и ручей впадает в более полноводную Гейзерную. Тут уже не так легко переходить ее вброд. Река резко петляет, за каждым поворотом открываются глубокие распадки притоков. Берега реки довольно крутые, сложенные желто-оранжевой твердой вулканической породой. Метрах в 10 - 15 от воды, где поположе, все заросло ольхой.

При попытке траверсировать крутой голый склон, я срываюсь и задерживаюсь над потоком, лишь зацепившись за одинокий пучок травы. Распластавшись на склоне, выбив ногами полочки для опоры, перевожу дух. Хорошо медведям - вот их когтистые следы идут вдоль склона. Мне же в твердом грунте приходится планомерно ковырять ступени ножом, чтобы выползти наверх, к спасительным, хоть и осточертевшим кустам стланика. И это только один прижим! За следующим выступом показался дымок. Гейзер! Какой он? Наконец-то я подхожу к нему. На земле виднеется маленькая воронка, откуда валит пар, вокруг нее простирается желтое пространство, лишенное растительности. Ничего особенно эффектного пока не вижу. Боюсь подойти близко - вдруг обдаст кипятком. Посидев чуть-чуть поблизости, так и не дождавшись выброса воды, продолжаю путь вниз.

Хорошо, если перед прижимом мне удавалось перейти реку вброд, черпая воду болотными сапогами и обжигая руки в горячей воде, местами сочащейся прямо из трещин скальных берегов реки. Но все-таки еще много раз мне приходилось лезть по желтым откосам и заползать в ощетинившиеся навстречу пики кустов ольхи. А редкий спуск в шеломайнике, где землю нащупываешь ногами, казался просто отдыхом...

Напротив меня, цепко прижавшийся к крутому склону, на почти отвесных скалах над водопадом вызывающе торчит похожий на кувшин грифон гейзера и издевательски дымит, а мне уже не до его красоты - не улететь бы вниз. Ползу по желтым склонам прижима. И снова глубокие распадки впадающих в речку ручьев, выматывающие силы спуски и подъемы.

Обойдя по прибрежным зарослям Тройной водопад - последний на речке водопад перед Долиной, я увидела его уже снизу, даже не разглядев его третьей ступени, и он для меня остался безнадежно "Двойным". И не ведала я о том, что от него в Долину ведет по стланикам прорубленная тропа... Под этим водопадом, наконец, я увидела следы людей. Все чаще и чаше попадаются маленькие горячие источники. Десяток с лишним бродов - и впереди видны бревна, перекинутые через реку, за ними мостки с перилами, а наверху - дом. Итак, четыре километра вдоль реки от притока до основного скопления гейзеров я прошла-проползла за пять часов - не так уж и плохо.

Но какая же это долина! Я представляла себе обширное ровное пространство, на котором в стройном порядке, словно деревья в саду, рассредоточены гейзеры. И кучи экскурсантов, неторопливо разгуливающих среди них, словно в музее меж экспонатами.

На самом деле Долина гейзеров представляет собой узкий каньон или ущелье. И на неширокой пологой терраске у реки и на отвесных скальных стенах - многочисленные гейзеры и пульсирующие источники. Стекаюшие от них горячие ручейки благодаря живущим в них различным термофильным микроорганизмам окрашивают ущелье в разнообразные цвета. Отовсюду поднимаются столбы белого пара - так ведут себя гейзеры, когда не фонтанируют.

Бросаю рюкзак, часа полтора хожу по мосткам и осматриваю все, доступное взору. Навстречу мне по лестнице спускаются люди. Я говорю им: "Здравствуйте!" Мне так приятно видеть живых людей! "Добрый день", - сухо отвечают они и проходят мимо. И не требуют пропуска!

В Долине действительно все на виду, надолго не спрячешься. Да и глупо ставить палатку рядом с домом, стоящем на ровной террасе. Подхожу к дому. "Турики пришли!" - со смехом восклицают сидящие на террасе люди.

Здороваюсь, захожу, присаживаюсь. Некоторое время, не обращая на меня особенного внимания, мужики продолжают вести оживленную беседу. Они ожидают подхода "основной группы", но вскоре проясняется, что я одна, и меня угощают ужином.

- Сколько от Петропавловска шла? - спрашивает меня Вадим, инспектор Долины гейзеров, мой ровесник на вид.

- Ровно три недели получается.

- Три недели! А Сашка, тот месяц шел. В прошлом году приходил к нам еще такой уникум, как ты. Правда, он вдоль побережья шел. Да, ты рекорд побила!

И совсем они не страшные - эти инспектора. Мне разрешили погостить в Долине, и я смогла увидеть многое из того, что невозможно охватить за короткий срок вертолетной экскурсии.

Многие красивые гейзеры здесь извергаются раз в несколько часов. А расположены они иногда на значительном удалении друг от друга, так что, дождавшись фонтанирования одного, не всегда успеваешь к началу извержения следующего.

Каждый гейзер имеет грифон - особую округлую или продолговатую чашу - и канал источника, расположенный на его дне. Вокруг грифона часто образуется красивый гейзерит (кремнеземистая накипь) - у всех гейзеров он свой, неповторимый по форме и цвету.

Моменты фонтанирования - не более двух минут, а в перерывах между выбросами воды можно наблюдать, как в грифон из канала засасывается вода, затем постепенно закипает и наконец начинает бить единым фонтаном или пульсирующими всплесками. Река Гейзерная в низовье глубоко прорезает вулканические породы, образуя узкий проход, высокие скальные башни, названные воротами Долины гейзеров. На скале в результате зрозии выточилась фигурка "царевны лягушки". Недалеко от впадения Гейзерной в реку Шумную находится один из крупнейших источников Долины - гейзер Первенец, с которого в 1941 году и началось открытие Долины. Грифон его непримечателен, зато в момент извержения можно стоять рядом с десятиметровым фонтаном кипятка, не рискуя обвариться - струя бьет под углом в сторону реки.

Гейзер Великан фонтанирует раз в 5 - 6 часов, выбрасывая свои струи на 30 - 40 м в высоту. После извержения кипяток по скальным ступенькам эффектными волнами сбегает в большую скальную чашу, где по поверхности плавают термофильные водоросли, плоские буро-зеленые лепешки, и где можно искупаться, пока вода не остынет до следующего извержения.

А еше в Долине есть настоящая эмалированная ванна, стоящая у ручья под открытым небом. И ведет в нее водопровод горячей воды - выдолбленный деревянный желоб. Правда, включают кипяток раз в двадцать минут - именно такой интервал фонтанирования близлежащего гейзера. Но если вам не хочется ждать, то можно начерпать горячую воду из грифона соседнего гейзера - в его каменный сосуд как раз легко залезает ведро, и большую часть времени он заполнен почти закипающей водой.

И все-таки Долина гейзеров остается труднодоступной для людей, желающих добраться до нее своим ходом. Я рада, что смогла почувствовать это на собственной шкуре, и немного дала почувствовать это вам, дорогие читатели.

Путешествие продолжается

В Долину прилетела очередная группа туристов, они отправляются осматривать местные достопримечательности - гейзеры, а вертолетчики идут смотреть на новый экспонат - "девчонку, которая одна пришла из Петропавловска". Эти ребята - знакомые Вадима, им очень хочется как-нибудь помочь мне, и просто неудобно отказывать им в этом порыве.

Итак, как это не прискорбно, но 30 километров до вулкана Крашенинникова мы с Вадимом летим на вертолете. Совсем неспортивно...

Сверху, из иллюминатора, открываются камчатские виды в новом для меня ракурсе. Самым распространенным, характерным рельефом Кроноцкого заповедника являются вулканические плато, или долы, как называют их на Камчатке. Волнистая от бесчисленной сети оврагов и сухих русел рек поверхность дола сплошь покрыта потоками излившихся лав, толщами рыхлых вулканических пород. Занимая самую обширную, центральную часть заповедника, долы отделены от приморских низменностей отчетливым уступом. В этой краевой части дола овраги и речные долины имеют очень крутые обрывистые берега высотой до 400 м. Суровость и унылость этой картины усугубляют стоящие поодиночке и группами вулканические конусы.

Всего на территории заповедника 16 крупных вулканов, пять из них до сих пор выделяют пар и газ, остальные считаются потухшими. Постройки вулканических конусов имеют самую разнообразную форму.

Вулкан Крашенинникова назван в честь выдающегося русского ученого, виднейшего после Ломоносова академика 18 века, одного из первых исследователей Камчатки С.П. Крашенинникова. По своему строению он похож на знаменитый Везувий. Основанием ему служит почти полностью разрушенный щитообразный вулкан диаметром более 30-ти километров. На этом постаменте и возвышается потухший двойной вулкан Крашенинникова. Южный его конус с правильным глубоким округлым кратером на макушке несколько выше и моложе северного, который, в свою очередь, поражает сложностью строения. Он имеет не один, а сразу три конуса, расположенных один в другом и образовавшихся из одного вулканического канала.

Нас с Вадимом высадили у подножия этого вулкана. Двое суток мы обитали в маленьком деревянном балке с железной печкой, приютившемся на краю зарослей смолистого высокого кедрового стланика. Ураганные порывы ветра сотрясали тонкие стены домика, струи дождя метались почти параллельно земле - гора не пускала нас на вершину. Небо обложило темными тучами. Клубы мороси неслись под ветром с огромной скоростью и вечером, когда вдруг открылся горизонт, высветилось солнышко, и двойная радуга раскрасила унылый серый мир.

На следующий день Вадиму нужно было выходить на связь, поэтому он отправился обратно в Долину, к сожалению, так и не взобравшись на вулкан. Я снова одна.

С дола, покрытого ровным ковром спелой брусники и голубики, спускаюсь в кальдеру - широкое кольцо безжизненной, почти лишенной растительности местности, примерно на 1-2 километра опоясывающей подножие горы. Здесь господствуют застывшие лавовые поля, но таких удивительных по разнообразию форм, таких красивых каменных великанов, как на Малом Семячике, тут не встречаю. Лишь изредка попадаются причудливые крупные лавовые дворцы. Между потоками лав есть широкие проходы по плотному ровному песку - такой легкий путь на Камчатке не часто встретишь.

Тут, в кальдере, расположены колонии черношапочных сурков - эндемиков Камчатки. Если затаиться среди лабиринта лавовых останцев, можно понаблюдать за этими милыми пушистыми созданиями. Но стоит шевельнуться, как сурок-наблюдатель, восседающий на высоком лавовом останце, издает свист, и все обитатели поселка ныряют в норы.

Бросаю рюкзак у подножия. Пасмурно, облачность высокая, но вершину медленно затягивает легкая завеса.

Подъем на вулкан простой и не слишком крут. По руслам ручейков, по застывшим кускам лавы, по обломкам пород вылезаю на седловину. Красные склоны северного кратера окружают новый маленький правильный шлаковый конус вулканчика, скрывающегося в нем. Вулкан-матрешка!

Ветер изредка относит облачность в сторону. Холодно, свежий снег вчерашней непогоды еще покрывает склоны. Ветер леденит, он зимний. В природе чувствуется перемена: лето кончилось, и травка в тундре уже пожелтела.

С вершины видна ближайшая гора - Двуглавый зубец, правда венчают его не 2, а 3 зуба. Сквозь разрывы облаков проглядывает снежная вершина Кроноцкой сопки. Снимаю панораму окрестностей и бегу греться вниз. С юга наползает хмарь. Лабиринтами лавовых глыб продолжаю путь к северу, покидаю ровные каменисто-песчаные проспекты кальдеры, переваливаю через ее борт и снова оказываюсь в горной тундре. Здесь встречаются тропы оленей, то появляющиеся по краям ручьев, то вновь теряющиеся на их сужении.

Все ручьи окрестностей сухие, и я готовлюсь к ночевке без воды: на обильных плантациях голубики набираю ягод в котелок. Ручей теряет высоту, входит в крутые, заросшие ольхачом берега, переходит в каньоны, обрывается невысокими водопадами, на которых я, выполняя функцию воды, полирую камни пятой точкой, сползая по ним.

Непогода настигает меня, накрывает моросью. Быстро растягиваю тент и набираю с него воду на ужин - мне не дают пропасть от жажды.

В стланиковом плену

Сильнейший ветер, разогнавший ночью непогоду, нашел мою маленькую палатку в узкой расщелине ручья, достал ее, потрепал тент, надорвал его по коньку. Но полиэтилен хорош тем, что его легко починить - клейкой лентой ставлю заплатки, и тент снова становится целым.

По ручью, под нависшими над головой арками ольхи, ажурными туннелями выхожу на ровный песчаный берег Кроноцкого озера. По нему идут длинные высокие волны с пенными гребешками, вдали синеют скалы-острова, на противоположном берегу возвышается снежная Кроноцкая Сопка (ее высота 3521 м, это самый большой вулкан заповедника). До 1922 года ее считали потухшим вулканом, но именно в тот год близ кратера наблюдали черный дым. Во время последующих наблюдений в привершинной части вулкана были еще несколько раз зарегистрированы выделения паров и газов. Вот почему этот вулкан относят к числу действующих. Прежде на месте Кроноцкого озера между вулканами Крашенинникова и Кроноцкой Сопкой протекала древняя полноводная речка, стекавшая с предгорий Восточного хребта. Огненные реки жидкой лавы, с двух сторон устремившиеся к реке, соприкасались с холодными потоками воды. Постепенно возникала естественная двухсотметровая плотина, преградившая путь реке. Древняя река разлилась, и в среднем ее течении возникло обширное и глубокое Кроноцкое озеро площадью около 200 квадратных километров и глубиной до 306 метров. Из его юго-восточной части вытекает и стремительно несется в Кроноцкий залив современная река, которую называют Кроноцкой.

У истока, на левом берегу реки, виднелись почерневшие домики нежилой ныне деревушки. На покосившихся опорах через реку протянут ржавый трос - раньше здесь была переправа на тележке. Полноводная река, шириной метров в 30, постепенно начинала здесь свой стремительный разгон. Чуть ниже шумел порог, и на заходе в него на камнях лежала перевернутая, уже поржавевшая лодка-казанка, предоставляя воображению дорисовывать последствия переворота для находившихся в ней людей.

Намек на тропу, вырисовывающийся вдоль правого берега речки, вскоре пропал. Высокие злаки, покрывающие огромные кочки, резко замедлили мое передвижение вдоль воды. Не выдержав темпа в час по чайной ложке, я вылезла повыше, к стланику. Как водится, реденький вначале, он незаметно захватил меня в густые объятья.

Вроде я уже привыкла к стланикам на Камчатке, но здешние заросли показались мне настоящим кошмаром. Тут был представлен целый смешанный букет - кедровый, ольховый и даже рябиновый, и не было в нем проходов. Спиннинг цеплялся, руки обдирались, ноги спотыкались.

Я переоделась в ботинки, в них было легче продираться, но теперь все основные удары нижних веток приходились на лодыжки и к концу третьего дня (а ровно столько я продиралась через все непроходимые приречные заросли) они посинели.

На передыхах я съедала по шишке и, обводя взгляд вокруг себя, удивлялась, откуда я вообще вышла и куда тут можно пойти - настолько плотной была стена кустов. Можно было падать на нее, повисать, пружиня и раскачиваясь, и совершенно не проваливаться вниз. Нужно было, согнув голову, нырять в эту плотную массу, рубиться сквозь нее, а иногда и проползать по-пластунски. Спиннинг - мой главный цеплятель - я уже давно держала в руке. Эх, прощай обед в трех километрах ниже истока, как я наметила заранее. Шум реки был временами слышен сбоку, она находилась совсем рядом, но расстояние в стланиках измеряется другими мерками. 300 метров в час и хоть плачь, хоть умри, но не выжмешь больше!

Иногда мне помогали русла сухих ручейков, где стланик был более милосерден к двуногому гостю, но они сильно петляли, зажатые крутыми склонами, удлиняли путь, уводили в сторону. На гребнях холмов, утомленная постоянным созерцанием кривых стволов, я пыталась вскарабкиваться повыше на кусты, и мне временами удавалось обозревать волнистый курчавый пейзаж нескончаемого ровного моря стланика с отдельными редкими возвышениями крон каменных берез.

В дальней дали, сливаясь с небом, синел океан. Тихий. И, повторяя замысловатые изгибы очередного ручья, я утешала себя мыслью, что все реки рано или поздно впадают в океаны.

Мучимая жаждой, я медленно пробиваюсь к реке. Кедрач на склонах встречает меня в штыки, вынуждая снова сваливаться в русло ручья, меандрировать вместе с ним под глухим пологом веток.

Наконец выхожу к порогу. Огромные камни, перекрывающие в шахматном порядке путь стремительному потоку, впечатляют мое воображение туриста-водника. Интересно, сплавлялись ли по этой реке спортивные группы?

Вода синяя, чистейшая, на блесну одного за другим вылавливаю трех гольцов. Быстро варю уху, солю икру и насыщаюсь с жадностью и поспешностью голодного зверя - хорошо, что никто этого зверя не видит. Двух гольцов запекаю на рожне, одного съедаю, другого забираю про запас.

Прохожу немного вдоль берега. Пороги продолжаются, стремительный поток образует огромные полутораметровые валы, все в белой пене. Вода бурлит, наваливается на здоровенные булыганы.

Вскоре меня останавливает скальный прижим, и я снова смело ныряю в ольху, и вновь джунгли бьют и кидают меня, заставляя высоко задирать ноги через переплетение стволов, не спотыкаться, валиться на ветви, рывками освобождать рюкзак.

Над стланиковыми сопками склонилось закатное солнце. На гребне дальнего склона маняще возвышаются березки - может быть, там меньше стланика? Эх, эти мечты подобны миражам пустыни, и подход к воображаемому оазису заканчивается очередным разочарованием и пущей усталостью.

Пора выбирать место для ночлега. Не хочется снова спускаться к реке. Но под березами такие же непроходимые дебри, а в ручьях нет воды. Скоро стемнеет, я ужасно вымоталась, хочу пить, и даже мысль о сгущенке, подаренной Вадимом, не радует меня.

Я теряю самообладание и чуть не плачу в самом прямом смысле слова. Падаю на кусты и думаю, не переночевать ли прямо здесь, на ветвях. Силы на исходе, но река шумит совсем рядом. Отдохнув, все-таки продолжаю путь вниз. У воды, в русле сухой протоки нахожу ровное место и ставлю палатку. Нет сил ловить рыбу и думать о том, что будет, если поднимется уровень воды.

Набираю пучок тонких сухих веточек ольхача, растущего вокруг, начинаю кипятить воду. Стемнело, вода все не закипает, у меня даже нет сил, чтобы подняться и идти за новыми веточками.

Ломаю толстые ветви, оказавшиеся под рукой (вернее, над), но они плохо горят. Все время машу пенкой, вслух интересуюсь у котелка, что ему нужно для закипания.

Машу долго и упорно, пока костер благополучно не затухает.

Только тогда встаю и отправляюсь наощупь ломать тонкие палочки.

Наконец пью чай со сладкой сгущенкой, прибереженной мной на крайний случай. Но я так вымоталась, что не могу одолеть и полбанки, заползаю в палатку, успеваю загнать себя в спальник и мгновенно отключаюсь.

Это был единственный день, когда я не смогла писать дневник вечером.

Второй лень хождения по стланику отличался от предыдущего лишь тем, что теперь любое спотыкание причиняло мне боль в лодыжках.

Недолгую радость доставил мне ровный участок вдоль реки с медвежьей тропой в заросли шеломайника. Я прошла целых десять шагов от одного ствола, перегораживающего тропу, по другого в полный рост, как настоящий человек, и не нагибалась! И не вставала на колени! Вот это было счастье!

Снимаю ботинки, босиком перехожу мелкую протоку, молодой мишка шарахается от меня в сторону, иду дальше - приятно ступать голыми ступнями по глянцевым примятым стеблям шеломайника. Обхожу вонючие кучи дохлых рыб. Медведи рядом, значит скоро конец непроходимым стланикам.

Но радость была недолгой - мощный ручей перегораживает мне дорогу. Долго ли его огибать? В красках представляю, как придется вдоль него снова ползать в стланиковых дебрях, доходить до подножия гор, где появится возможность его форсировать без риска. Решаюсь на сомнительный брод, спиливаю палку. Чуть не сбитая струей, не дойдя и до середины, благоразумно разворачиваюсь, вспоминая, что одна ведь я у мамы дочка.

Ругаю себя за лень и, поднявшись вверх на километр, нахожу множество источников, питающих основной ручей. Вскоре он становится мелким и совсем не страшным. Легко форсирую его.

Земля обетованная

Ночью погода меняется, начинается морось. Иду под ледяным душем - все вокруг мокрое, с кустов сыпется град капель. Хоть тропа вчера и началась, она очень часто теряется, ведь прижимы на реке еще не кончились.

Днем, промокнув до портянок в болотниках, выхожу из зарослей кустов в удивительный лес. Что-то необычное, странное замечаю я в нем. Наконец, догадываюсь - толстые высокие прямые березы растут на горизонтальной поверхности! Такого сочетания на Камчатке мне встречать еще не приходилось. Выхожу из шока и отчаяния медленного передвижения. Иду ровными поляночками, по низкой травке и кустарничкам, блаженствую и чувствую себя человеком. Я почти бегу. Внезапно выхожу к реке - она совсем спокойная и не шумит. Сушусь у большого жаркого костра и продолжаю путь.

Набитая тропа, идущая сквозь березняк, теряется, разветвляясь на открытых, заросших ягодными кустарничками полянках - выпасах медведей, за полянками снова собирается в единое русло. Душа поет, видя перед собой простор редких березняков, в которых, словно букеты, торчат отдельными кучками кусты кедрового стланика. Временами я снова выхожу к реке, где местами растет привычный ольшаник, а иногда и чистые открытые поляны подходят прямо к воде.

Решаю заночевать на такой полянке, среди отдельных низких каменных берез. Иду тропой над невысоким обрывом берега, сквозь редкие стволы просматривается даль с ясной чистой полоской неба на горизонте над океаном.

И тут навстречу мне по тропе выходит медведь. Мы метрах в 10 друг от друга. Это здоровый, матерый зверь. Он поднимается на задние лапы - этакая гора возвышается передо мной. Я смотрю на него, задрав голову - не видела еще близко таких огромных экземпляров. Отмечаю, как начинает дыбиться шерсть у него на загривке, взгляд недобрый. Он не убегает.

Я больше не смотрю на медведя в упор, лишь боковым зрением держу его в поле видимости и, притормозив на мгновение, как ни в чем не бывало, в том же темпе как и шла, схожу с тропы и, описывая дугу в сторону от реки, начинаю обходить медведя, как будто и не замечая его. Он, постояв немного на месте, точно так же начинает описывать дугу, обходя меня с другой стороны. Поворачиваю голову, покуда позволяет шея, он смотрит на меня, провожает взглядом. Спокойно удаляюсь, снова оборачиваюсь и вижу, как он убегает. Мне не было страшно в тот момент, в душе царила гармония и покой, я думаю, медведь почувствовал мое неагрессивное состояние, мое хорошее настроение, и поэтому мы легко разошлись.

Ну вот, думаю, такое хорошее местечко для ночлега пропустила. Ладно, впереди встречу еще. Но прохожу чуть вперед и замечаю медведицу с медвежонком. Это уже посерьезнее. Их беспокоить мне совсем не хочется. Тихонько поворачиваю обратно и возвращаюсь к поляне у обрывистого бережка. Займу место здесь - ведь медведя я уже спугнула.

Ставлю палатку метрах в 30 от тропы, легко натянув ее между стволами корявых березок. Пружинистый мягкий брусничный ковер подарит мне отличный сон. Но сначала - на добычу ужина. Белоплечий орлан слетает с откоса. В омуте под берегом кружатся стаи горбуш. Блесна зацепилась за корягу, раздеваюсь и лезу в воду доставать ее. Напротив меня медведь идет по другому берегу реки. Мы не реагируем друг на друга - каждый занят своим делом. Медведь спокойно проходит дальше.

Вылавливаю подходящую рыбину, достаю икру. Другой медведь, чуть поменьше предыдущего, снова проходит вдоль воды на противоположном берегу, метрах в двадцати пяти от меня, высматривая добычу, глядит на меня, наблюдает, невозмутимо продолжает охоту. Может, не чуя, он принимает меня за собрата. Да, похоже, я становлюсь полноправным обитателем здешних мест.

"Сие достойно примечания, что тамошние медведи не делают вреда женскому полу, так что в летнее время берут с ними вместе ягоды, и ходят около их, как дворовый скот, одна им от медведей, но и то не всегдашняя обида, что отнимают они у баб набранные ими ягоды".

Ночью ничто не тревожит мой сон. Солнышко выглядывает из-за кучки облачков на востоке, остальная часть неба голубая.

Когда собрала рюкзак, обнаружила, что объектив фотоаппарата отсырел. Выложила его под солнечные лучи, загораю. И тут замечаю, что по тропе мимо меня медленно движется огромный медведь. Может вчерашний? Нет, не похож. Я смотрю на него в бинокль, и мне делается не по себе - настолько он огромен. Иногда даже отвожу бинокль, чтобы удостовериться, что он далеко. Он идет неторопливо, из пасти его стекают слюни, мне кажется, что у него даже пена на подбородке. Вдруг он больной, бешеный? Под обрывом куча рыб - спустись, да поешь - а у него слюни. Мне становится страшно.

Медведь не смотрит прямо в мою сторону, хотя головой крутит, временами проводя взгляд и по мне, правда, я не двигаюсь, поэтому для близорукого медведя не видна. Дальше по тропе в сторону, где я видела вчера медведицу, почему-то не идет, сворачивает, принюхивается, двигается вдоль березок тем же маршрутом, которым я вчера собирала ветки для костра. Этак сейчас доберется и до меня. От бешеного медведя спасенья нет. Тоскливо смотрю на березку, которая рядом со мной, сжимаю в руке фальшфейер, вешаю бинокль и фотоаппарат на шею - в любой момент готова залезть наверх. Но что ему эта хилая тонкая березка? Медленно встаю, у меня уже даже коленки начинают дрожать. Но медведь и не смотрит на меня, покружившись вокруг берез, он медленно начинает удаляться прочь.

Перевожу дух и тихонько иду по тропе вдоль берега. Впереди в редком лесочке - шевеление. Медведица с медвежонком играют, нежатся на солнечной полянке. Что делать? Немного пережидаю, наблюдаю. Мамаша лежит на спине, ребенок ползает по ней, тыкается, треплет, приглашая поиграть. Медведица лениво отмахивается лапой от назойливого отпрыска. Двигаться куда-либо они явно не собираются. Неужели это вчерашняя семейка так здесь и ночевала? Совсем рядом, однако. Может быть, огромный медведь и свернул с тропы, чтобы не нарушать эту идиллию. Следую его примеру и тоже обхожу милую парочку.

Океанским берегом

Широкая полоса плоской заболоченной тундры осталась позади. Преодолев прибойный вал, весь заросший густым высоким злаком, вижу перед собой ровную узкую береговую линию и простор океана. Волны с шумом лижут песок. Какие они здоровенные, какой накат! И песчаный берег от горизонта до горизонта! На песке лишь следы медведя и чаек.

Я раздеваюсь, здороваюсь с океаном за руку. Вода вовсе не ледяная. Чувствую себя, как малыш на Черном море, впервые попавший к волнам прибоя. Волны ощутимо тащат меня от берега. Ныряю, чувствуя соленый привкус на губах.

Легко идти по кромке океана. Песок у линии прибоя, там, где он постоянно мокрый - плотный. Лишь форсирование впадающих речек доставляет мне некоторые неприятности - все-таки это побережье не черноморское.

Морось вымочила меня насквозь. Холодно. Мой плащ из корейского посеребренного материала потерся и уже давно не держит напора водяных струй. Сухо лишь внутри болотников. А перед устьем глубокой впадающей в океан речки приходится раздеваться, теряя и этот последний оплот тепла.

Кажется, начался прилив, внезапно набежавшая волна подобралась к моим вещам. Мгновенно запихиваю вывалянные в песке одежки в рюкзак и, подняв его над головой, захожу по пояс в ледяную воду. После брода приходится бежать стометровку в одной кепочке, чтобы хоть немного разогнать кровь по посиневшим конечностям.

Иду по трупам огромного количества рыб. Они целые, но у всех выклеваны глаза. Раздувшиеся от обжорства чайки, переваливаясь, неторопливо ходят вдоль берега, выжидая выброса новых деликатесов. Вот появляются многочисленные следы медведей, из рыбьих тушек косолапые гурманы выдирают лишь икру. А я собираю ножки выброшенных штормом крабов.

Река Шумная впадает в океан совсем узеньким протоком - океан в шторма намывает косу в ее устье. Многочисленные косяки рыб стремятся войти в эти неширокие ворота, чтобы затем подниматься к местам нереста. Но не всем желающим удается достигнуть цели, просочиться в щелку устья. Поэтому в радиусе пары километров от места впадения этой реки побережье океана усыпано трупами неудачников.

Легко перехожу неглубокую реку вброд, поднявшись чуть выше от устья, и скользкие рыбьи тела постоянно тыкаются в мои голые ноги. Фантастика! Из великолепного домика, уютно пристроившегося под сенью редких деревьев, навстречу мне выходит человек!

Это Виталий Николаенко - известный научный сотрудник заповедника, изучающий поведение здешних медведей. Всех своих подопечных он знает и в лицо, и "в след".

Смешно наблюдать за экзотичным процессом вылавливания свежей горбуши на уху. Виталий с пластмассовым корытом медленно ходит по воде, прижимая им к берегу приглянувшуюся рыбку, потом зачерпывает ее вместе с водой, и в корыте, помимо намеченной особи, ненароком оказывается еще пара лишних экземпляров. Да, лов горбуши в устье Шумной в пик нерестового сезона можно сравнить разве что с выниманием рыбы из переполненного садка.

Мы распиваем бутылочку бренди и назавтра договариваемся вдвоем подниматься по тропе в Долину. Неужели, мой одиночный маршрут завершен?..

Эпилог

В Долину на следующий день я все-таки возвратилась одна, у Виталия разболелись ноги. Два раза на почти сорокакилометровом пути я теряла тропу, и лишь срочная радиограмма, которую необходимо было отправить в этот день, помогала мне не теряться, возвращаться и снова находить утерянную путеводную нить. Без тропы я ни за что не успела бы попасть в Долину за день.

Вскоре на вертолете, с очередной группой туристов, меня бесплатно переправили в Петропавловск-Камчатский. Я купила билет на самолет в Москву через два дня (билеты вот-вот могли подорожать) и поехала к Мутновскому вулкану на попутном "Урале".

Машина сворачивала на базу отдыха гораздо ближе моей цели. Переночевав недалеко от дороги, я прошагала километров 15 по пустынной грунтовке до группы горячих источников. Столбы густого пара вырывались во многих местах прямо из трещин в земле. Здесь шла разведка для строительства геотермальной электростанции, к наиболее мощным источникам были подведены трубы.

Людей нигде не было, карта моя была неподробная, но я не сомневалась, что и сама найду кратер Мутновского вулкана. До него как я знала, отсюда оставалось десять километров. Рюкзак бросила в кустах стланика и, свернув с тракторной колеи, напрямик пошла к вершине. Полдня - по десятке километров туда и обратно, 2300 метров высоты от восьмисот - налегке ерунда, казалось мне.

Но, взобравшись на вершину, я не обнаружила там кратера. Лихорадочно бегала я по пологому куполу от одного понижения к другому и, наконец, пропасть раскрылась подо мной - глубокий провал огромного разлома горы. Снежник эффектными волнами сползал вниз по отвесу. Внизу курились дымки источников. Вот он где, кратер...

Было уже шесть вечера. Я мчалась вдоль края разлома, надеясь где-нибудь спуститься вниз. Увы, мне суждено было не только потерять почти всю набранную высоту, но и сделать эначительный обход - без альпинистского снаряжения внутрь можно было попасть лишь снизу, по ручью, вытекающему из разлома горы.

Кратер-разлом был грандиозный. Тут были и горячие пульсируюшие источники, и серные, и грязевые котлы. Я залезла и на край небольшого настоящего кратера - воронку, из которой клубами валил густой дым. Казалось, все, что тут находилось, я уже видела, только в разных местах. Камчатка как будто устроила мне прощальную демонстрацию своих красот и чудес.

Встретила я в разломе и туристов. Они рассказали мне про некую девушку, которая в одиночку дошла до Долины гейзеров. Так я ощутила вкус славы и возгордилась. За что вскоре и поплатилась. На следующий день, когда, благополучно переночевав у геотермального поля (у будущей электростанции) и дотопав до развилки, где меня должен был подобрать возвращающийся "Урал", я легкомысленно оставила рюкзак у обочины и пошла навстречу машине. На обратном пути рюкзак уже был украден.

Хорошо, что билет на самолет, документы и, главное, дневник, я оставила в Петропавловске.