Марина Галкина

Перевалы через горы и Полярный круг

В десять утра я уже пробудилась окончательно. Солнышко, ясное небо с редкими плоскими белыми облаками. Ветер дул все с той же силой. Первым делом я бросилась взглянуть на своего друга-каяка. «Шкура» невредима! Появились новые белые полоски от камней, но это не беда, они далеко не сквозные, чуть поцарапался лишь верхний слой наружного пластика. «Сегодня буду плыть!» — радуюсь я. Медленно, лениво варю кашу, окончательно собираюсь только к двум часам дня.

До следующего перевала, что ведет в верховья безымянной речушки, впадающей в озеро Баранье, я намеревалась подниматься от Уэленейвеема. По нему сейчас я собиралась сплавиться километров на 7–8 вниз, поближе к началу подъема по распадку на перевал.

Загружаю каяк прямо на берегу, упаковав вещи в гермомешки, как для сплава, стаскиваю лодочку в воду, легко прохожу с ней по воде метров пятьдесят, смотрю… Ага, в русле начались каменные завалы. Какая-то вода сочится между камнями, но ее слишком мало. Да и глыбы здесь большие, это не гладкая галька, как в верховьях Гачгагыргываама. Ладно, протаскиваю один завал, второй. Но впадающий ручей картину не улучшает, он не увеличивает заметно водный поток.

Характер реки быстро проясняется для меня, горе-сплавщика. Вода падает ступеньками. Идут более-менее глубокие участки плесов, где можно даже прогрести метров двадцать, максимум, а затем — бац — крутой перепад высоты, каменная горка, куча камней, и меж ними мелкие струйки воды. Понимаю, что опять я иду пешком.

Вот аккуратно провожу каяк между камушками, но проходы сужаются, камней становится больше. Оступаясь в воде меж скользких валунов, по мизерному полусантиметровому слою воды над камнями, а частенько и прямо по мокрым не обливным глыбам русла, всем телом, всей своей тяжестью падая на лямку, рывками протягиваю груженый каяк вниз.

Мучилась я так километра два. Потом на очередной каменной горе понимаю, что у меня просто нет больше сил. Да и каяк жалко, мне еще на нем сплавляться по большим рекам.

Нет! Все! К черту! Вон примерно там перевал, решаю я, вроде, видна какая-то седловинка. Пойду напрямик пешком через горы. (Дело в том, что на этот участок пути у меня были карты только масштаба пять километров в одном сантиметре. Это не очень подробная карта, и я полагала, что с уверенностью можно было найти перевал, лишь поднимаясь к нему по распадку, ведущему от реки.)

Разгружаю каяк, вытаскиваю его повыше на берег, собираю рюкзак и пешком направляюсь к перевалу, оглядываясь и запоминая склон, под которым остается мой верный спутник.

У реки тянулся участок низких кустарников, повыше колена, этакая стланиковая полоса, где было неприятно идти, так как ноги цеплялись и проваливались между ветвей густых крон до земли. Потом появились высокие кочки, перешагивать которые также было не сладко. Хождение по ним, а вернее между ними (на неустойчивой кочке нельзя удержаться), было сродни ходьбе по неплотному насту без лыж — нога проваливалась выше колена, и, чтобы согнуть ногу для следующего шага, приходилось сначала вытягивать ее вертикально вверх и лишь затем, высоко задрав, опираясь руками о кочки, делать следующий шаг.

Несколько раз я пересекала глубокие распадки притоков с крутыми склонами, карабкаясь наверх местами на четвереньках, и все равно после каменных горок реки мое нынешнее передвижение казалось мне праздником. И я шла напрямик к понижению в хребте, не особенно обращая внимания на полосы кочек, постоянно попадающиеся мне на пути.

Повыше начались каменистые поля. Здесь живут суслики, встречаю их многочисленные норы. На пологих отрогах и сглаженных вершинных пупырях хребта выстилающие камни были плоские, утрамбованные, меж ними встречались поля отцветших пожелтевших низкорослых травок — дриад — и хождение по таким «паркетам» было подарком для уставшего путника. Как здорово идти верхами!

Однако здесь не пройдет номер преодоления перевала с не разобранным каяком, как в предыдущий раз: по камням его не повезешь, а нести каяк на плече при сильном и тем более встречном ветре просто нереально. Что ж, разберу каяк и пронесу в рюкзаке, заключаю я. А сейчас задача — дойти до водораздела, а лучше до места, откуда уже можно плыть.

Рельеф окружающей местности был сложнее, чем на моей «пятикилометровке». Ориентируюсь, примерно предполагаю, куда мне идти. Вижу: здесь распадочек, тут. Их гораздо больше, чем отмечено на карте, по какому идти? Моя безымянная речушка должна вытекать из небольшого озерка. Прикидываю, надо идти, вроде, сюда. Выхожу за перегиб склона. «Да! Действительно озеро! Неужели оно? То или не то?» — гадаю я, идя вдоль заболоченного тундрового берега. Небольшое, такое не должно быть отмечено на карте, но так хочется, чтоб уж было оно. За озером снова уходит распадок налево и вниз. Смотрю на компас, нет, мне все же нужно прямо. Вокруг небольшие тундровые увалы, каменистые склоны высоких горок. Переваливаю отрожек, иду вверх, снова вниз. Может, я уже прошла перевал, может, он неярко выраженный, состоит из нескольких взлетов и падений? С кем поделиться сомнениями?

Но за следующим увалом вижу водную гладь, стиснутую крутыми склонами щебенистых осыпных гор, и понимаю, что это именно то самое длинное перевальное озеро, помеченное на моей карте. Метров 300 длиной, оно лежало в седловинке между вершинами. Траверсирую осыпающийся берег-склон, подхожу к его дальнему концу. За озером начинается крутое понижение.

Я, наконец, точно определяю свое местонахождение. Да. Действительно, впереди как на ладони я вижу тот самый отрог хребта, который огибает моя речушка, узенький ручеек, вытекающий из озера. И я могу либо огибать этот отрожек по ручью, либо переваливать его через пологую седловину, срезая путь к среднему течению ручейка, поближе к Бараньему озеру. Выбираю второй вариант и «сваливаю» вниз через кусты и кочки тундрового склона.

Последний подъем, взлет к седловине по утрамбованному щебнистому склону — и я на вершине восхищаюсь провалом лежащей подо мной долины. Какая красота! Она напоминает долину Чулышмана перед впадением в Телецкое озеро на Алтае в миниатюре. Крутые склоны гор, градусов под 45, и внизу совершенно плоская зеленая долина, стиснутая этими отвесами. Она плоская на протяжении нескольких километров, и по ней, выписывая многочисленные меандры, петляет мой ручей. Два таинственных темных озерка, окруженных валом светлых известковых пород, словно кратеры вспученных из мерзлоты горок, немного возвышаются над ровным тундровым ковром. Вся долина заболоченная, и ручей, текущий по ней, был не обычный, не галечный, не растекающийся на рукава, а довольно узкий, с торфяными берегами. Мне стало понятно, что сплавляться по ручью нет никакого смысла.

На крутых склонах-бортах долины темными пятнами выделяются заросли кудрявых ольховых кустов. А сама долина вся безлесная. И лишь у небольшого озерка в ее центре — рассеянная группка круглых ольховых крон. Это однозначное место для ночлега! По глади озера разводит круги какая-то живность. Что может водиться в этом неглубоком, явно промерзающем до дна водоеме?

Чуть захожу за склон и вижу вдали гладь Бараньего озера, лежащего в чаше ближних гор. А за ним синеющие остроконечные горы далекого хребта Пекульней, возвышающегося уже за Танюрером.

На спуске меня атакуют комары, ветер стихает. А я атакую морошку, впервые на пути мне встретились ее спелые ягоды. Ставлю тент в оазисе кудрявых низкорослых ольховых кустов. Ручей здесь настолько узок, что его легко перешагнуть, а местами он просто скрыт под невысоким пологом ивового кустарничка. Однако, глубокий! Не достать до дна в моих высоких гидрочулках.

На ужин и завтрак сразу в большом котелке варю мясо с рисом.

На утро поставила себе будильник на десять, просыпаюсь в половине десятого, чувствую сонную вялость во всем теле. Мышцы законно устали. Тепло, небо затянуто, нависла морось, слабый ветерок тянет с юго-востока. Может, еще полежать, поспать? Нет, нельзя. Если бы сегодня нужно было идти дальше, может, я и позволила бы себе расслабиться, подождать лучшей погоды, чтобы смотреть на новые горные виды при солнце. Но сегодня повторная ходка, можно сказать, рабочая смена. На нее не жалко потратить пасмурный день.

Надеваю высокие гидрочулки и гидрокуртку, беру пустой рюкзак, накомарник, маленький котелочек, горсть геркулеса с добавленным в него сахаром и молоком, кусочек шоколада — 4 дольки и выступаю в «четвертьсотенный» переход.

Удивляюсь быстрой перемене ветра на 180 градусов. Нижняя граница облачности лохматым краем лежит где-то на 700 метрах. Я отмечаю это так четко, потому что восмисотметровая вершинка отрога уже окутана серым рваным покрывалом и не видна. Но внизу, у меня, видимость далекая. Моросит дождь, ветер несильный и снова мне навстречу. Но налегке идти хорошо.

Теперь картинки вокруг совсем другие. Вот здесь на хребте вчера лежал дракон, острые гребни его хвоста — скальные останцы — сверху сейчас закрыты туманом, видны лишь основания этих конусов. Долины посерели, смотрятся уныло. Как хорошо, думаю я, что вчера наблюдала все окрестности в хорошую погоду.

Каяк увидела в бинокль издалека. В нем как обычно оставался баул с «джентльменским» набором: фальшфейером, топором и другими невостребованными пока «железками» с мясом и с газом, а также спасжилет и спиннинг. Тушенку, думаю, съем в верховьях Танюрера, раз уж протащила банки через первый перевал, а вот фальшфейер оставлю здесь. Зачем он мне нужен? Сколько иду — ни одного медведя.

У реки развожу костер. Нашла несколько сухих толстых стволиков ив (в большой палец толщиной), настрогала ножом стружечки, сделала кудрявых петушков, все как положено — костер никак не хочет гореть, тлеет и потухает. А морось идет, ветер задувает, все вокруг напитано влагой. Вытираю руки о штормовку, снова стругаю деревяшку, поджигаю, стружки загораются, но через некоторое время обугливаются по краям, так и не занявшись целиком, и перестают гореть. В коробке оставалось мало спичек, но я не очень экономила. Когда все мокро, обычно, если растопка не занимается с первой спички, то ее пламя хотя бы прогревает стружечки, и со второго, третьего, четвертого раза уже загорается. А тут чиркаю-чиркаю, просовываю спичку под горку стружек, и все никак. Кончились спички, сгорел и коробок, но пламя костра так и не выжило.

В лагере-то еще коробки у меня были, и горелка газовая, еще не разу не использованная. А здесь есть только спички, зашитые в спасжилет, в запаянной воском жестяной баночке из-под валидола. Жалко раскупоривать такую запаску, ситуация ведь еще не критическая. А может и не надо есть, думаю я. Но от такой перспективы меня осеняет: разожгу фальшфейером!

Фальшфейер — сигнальная ракета — на вид такая толстая пластмассовая сигара. Она двусторонняя, с одного конца дневная, с другого — ночная. Под свинчивающимися колпачками на концах — веревочки. Дерну за дневной конец, думаю, чтобы днем издали огонь было видно, он, наверное, должен быть особенно яркий. Дергаю, а оттуда взмывает столб оранжевой пыли, оседая на земле яркой полосой. Ну вот! А где горение? Дергаю с другого конца — вырывается столб пламени, все шипит, искрится. Здорово! Направляю пламя в костер, все начинает гореть, пластмасса плавится, и занимаются даже полусырые веточки. Огня как раз хватило на то, чтобы сварить кашу. Пока ела, ко мне, вместе с силами, пришла новая мудрая мысль: зачем разбирать каяк, ветер же теперь попутный и несильный! Попробую тащить так.

Погружаю баул в рюкзак, надеваю накомарник, спасжилет подсовываю под лямку на плече, чтоб не сильно давила трубка упора, закидываю каяк на плечо, иду. Идется! Главное — преодолеть прирусловую заросшую полосу.

Каяк начинает раскачивать, перевешивать, клонить, я, растягивая руками веревки обвязки, стараюсь сбалансировать лодку, найти удобное для переноски положение. Комары нещадно жрут ладони, они чешутся, но не хочется упускать удачную позицию. Вот еще немножко пройду, совсем устану, тогда уж и сброшу каяк, стряхну с себя комаров. Спешу, почти не отдыхаю.

На участках травяной и заболоченной тундры тащу каяк привычным способом, как саночки. А на озерах даже немного провожу его по воде для разнообразия. Последний подъем на каменистый гребень перед спуском в мою долину, как ни странно, беру за один переход, видимо, ко мне пришло второе дыхание.

По пути «домой» захожу к озерку удовлетворить любопытство рыболова. На блесну, не сумев полностью запихать ее в рот, берет пузатая мелочь пятнистого гольца.

Вот и мой дом. Я в восторге: до Танюрера дошла, не разбирая каяк. О таком заранее я даже и не мечтала. Варю предпоследнюю порцию сырого мяса с предпоследней порцией риса. Люблю мясо с рисом, и к тому же дальше будет мало дров, надо будет экономить газ, буду варить быстро разваривающуюся гречку и геркулес.

Морось прекращается. Наблюдаю, как облака поднимаются, ветер постепенно меняется снова на северо-западный. Вот как помог мне Бог — дал попутный ветер для волока, а теперь улучшает погоду.

Спала аж до звонка будильника в 10 часов. Проглянуло солнышко под неплотной облачной пеленой, а на западе и вовсе виднеется голубое небо. Решила идти в две ходки до впадения моего ручья в Озерную речку. Иду вниз по долине, с рюкзаком за плечами, срезаю петлю. Тяжело, снова кочки, снова вязко, а ноги после последних переходов не отдохнули. Пройдя пару километров и подойдя к воде после срезки большой петли, отмечаю, что ручей здесь довольно глубокий. Бросаю рюкзак и возвращаюсь к каяку. Попробую вести его по воде, думаю я. Еще отмечаю, что ведь именно сейчас пересекаю невидимую черту Полярного круга.

Весло осталось в рюкзаке, но пока иду обратно, мне приходит в голову мысль попробовать сплавиться прямо от стоянки. Вооружившись вместо весла небольшой корягой — куском кривого стволика ольхи меньше метра длиной, везу каяк по кустарничкам и спускаю на воду. Ширина ручья равняется здесь ширине каяка. Стелю на дно каяка спасжилет, сажусь на него и, оставив ноги на деке, начинаю первопрохождение. Вряд ли кто-нибудь сплавлялся здесь до меня!

Плыву, как в канаве, течение быстрое, надо мной возвышаются берега с карликовой березкой и редкими кустиками ольхи. Стороннему наблюдателю, идущему по берегу, виделась бы только моя кепочка, плывущая над зарослями. А река, временами расширяющаяся до метра, на удивление глубокая, по горло. Подо мной в прозрачной воде ходят жирные хариусы. Забыв, что в руках у меня лишь коряга, активно подгребаю ею на поворотах, направляю нос по руслу, часто гребу по берегу. Руками цепляясь за кусты или за пучки острой осоки, пропихиваю каяк на сужениях. Каяк не всегда гладко вписывается в повороты — все-таки узковато. Но я сижу! И меня дико веселит мысль, что таким экзотическим способом да по такой речушке-переплюйке, видимо, еще никакому дураку не приходилось пересекать Полярный круг.

Добравшись до рюкзака, надеваю гидроштаны и продолжаю сплавляться по-настоящему, с веслом в руках. Ручей расширяется местами до трех-четырех метров, временами журчащий вниз поток «по-взрослому» сбрасывает меня в ступенчатые сливы каменистых мини-порожков. Иногда струя ударяется в берег с низко нависшими над ним толстыми ветками ольховых кустов, образуя настоящий прижим, где даже можно перевернуться! Радостно маневрирую, чтобы не застрять в паутине кустов.

Вскоре вместе с ручьем «впадаю» в Озерную речку. Вода в ней небесно-голубая, но река быстро теряет свой цвет, перемешиваясь с темной торфяной водой притока. Река становится мощнее, к берегу подступают сплошные, в два-три человеческих роста высотой, заросли ольховых и ивовых кустов. Река начинает разбиваться на рукава, мелеет, но уклон возрастает. Кусты нависают над руслом, местами образуя арки. Вот чудо! В этом лабиринте проток, под густыми зарослями, у меня возникает такое ощущение, что я нахожусь не за Полярным кругом, а где-то в дебрях Амазонии.

Лавирую среди камней, нагибаясь под ветками, сажусь на мель, и тогда поток мгновенно разворачивает каяк боком и норовит залить. Вот что значит хороший уклон, даже при небольшом расходе. А что там впереди — не видать. Иду под ветками, придерживая каяк за хвост, чтоб он не убежал от меня по стремительному течению.

Но вот заросший участок кончается, река выходит на открытый простор и собирается в единое русло. Озеро подо мной, совсем рядом, внизу. Я смотрю на него, как с пологой вершины горки, а не с воды реки. «Какой же здесь уклон? Что же там будет? Может, посмотреть? — даже немного пугаюсь я. — Ну, по крайней мере, водопадов на вечной мерзлоте не бывает», — успокаиваю себя и, забравшись в каяк, качусь дальше. Ничего особенного впереди не оказалось, крутыми горочками с камнями, частыми перекатами река впадала в почти штилевую гладь озера.

Крутые склоны гор уходят прямо под воду. Серо-пепельные, мелкощебенистые, с желтыми пятнами осыпей. Дна не видно. Озеро узкое, не больше двух километров шириной.

Вдали, за мысом, открываются далекие синие горы. И пока я плыву к ним навстречу, они переливаются, меняют цвета. Солнце пятнами освещает отдельные вершинки. Небосвод простирается далеко, и можно видеть одновременно и его голубизну над светлыми радостными вершинами Пекульнейского хребта, и темень над мрачными черными четко очерченными горами, стискивающими верховья Озерной. Хочется плакать от того, что не работает фотоаппарат.

На выходе реки из озера пытаюсь ловить рыбу, мечтая подцепить обещанного гольца. Однако здесь мелко, сильное течение, просматривается все дно и никакой рыбы не видно. Попробую поймать на слиянии с притоком, думаю я и скатываюсь в реку. Плыву по течению, и меня охватывает чувство восторга. «Вниз! Так легко! Река широкая, воды много!» — рассуждая подобным образом, шваркаю по дну и сажусь на мель — все-таки надо заботиться о выборе фарватера.

Сидя в каяке, любуюсь просторами тундры — берег невысоким уступом уходит в воду, открывая обзор. Кустов мало. Река течет единым руслом. Особенно сильно не гребу, лишь придерживаюсь основной глубокой струи. Железную бочку из-под топлива, видимо, давно брошенную геологами, принимаю сначала за медведя. Настолько стремительно лечу вниз, что не успеваю отследить впадения Бараньей речки, где водятся гольцы.

Ладно, буду хоть что-нибудь ловить. В улове за струей вытаскиваю пару хариусов. Хватит пока, решаю я. Пора становиться на ночевку, не буду сегодня доплывать до Танюрера. Озерная — такая хорошая речка — уютная, маленькая, камерная, такие приятные сухие тундровые берега! Надо растянуть удовольствие сплава по ней и на завтра. Как водится, только подумаешь о стоянке, сразу пропадают подходящие места.

Вплываю в разбои русла и вскоре оказываюсь на большом открытом пространстве разлива реки, среди мелких проток, песчаных отмелей, низких островков с полным отсутствием кустарника, на которых хозяйничают серебристые чайки, издалека противно лая на меня, непрошенного гостя. Вот такая резкая перемена случилась с милой речкой. Ветер разгуливает по этому простору, вздымая рябь на воде. Из-за нее не могу понять, где идет течение, где рябь перекатов основной струи, и сажусь на мели. Иду пешком, выискивая более глубоководные протоки.

Когда протоки снова собрались в единое русло, по берегам потянулись галечники, пошли заросли кустов. Ну вот, проворонила хорошие тундровые лужайки, где так хорошо втыкаются колышки и так мягко спать! Вот, вроде, галечник ничего, сухих кустов много рядом, моховая площадка на камешках. Много крупных следов лосей. Тыкнула ножом в мох — грунт плотный, но колышки как-нибудь воткну.

Пока чистила рыбу, заморосил дождь. Погода явно портилась. Зловещее освещение повисло над миром. На землю ложилась темнота, будто от затмения. Клонящееся к закату солнце прикрыли низкие, быстро наползшие невесть откуда облака. Подсвеченные солнцем склоны были еще светлыми, остальные же были просто темно-серыми. И не было уже четкости в атмосфере, горы были словно недопроявленными в отработанном химическом растворе. На горизонт ложилась дымка. Северо-западный ветер явно клонился к восточным румбам. Это плохо. После прошлой Непогоды я теперь просто боюсь ветра с северо-востока.

Наскоро поужинав у костра последним «пловом» с мясом и запеченным хариусом, я затащила под тент сухих дров на утро. Завалила угли костра кусками дерна и мхом (может, до утра будут тлеть) и улеглась спать.

Вверх    Далее

© Николай Касаткин / info @ kasatik.ru