Гачгагыргываам в переводе с чукотского — «Налимья речка». Устье ее ни с чем не спутать. Ныкчеквеем здесь течет единым руслом. Горка мысом спускается к воде, и за ней открывается вход в долгожданную речку. По расходу воды она раза в два меньше Ныкчека. Что там будет впереди?

Здесь, на стрелке, обедаю, варю уху из увесистого хариуса. Скармливаю кости большой серебристой чайке. Она сначала недоверчиво, потом все смелее подходит ближе за каждым очередным кусочком. А так в округе на удивление мало пернатых. Лишь чайки скрашивают пока мое одиночество, журавлей изредка только слышу по вечерам.

Река встречала меня с распростертыми объятьями: потянулись хорошие, с точки зрения бурлака берега, — длинные мелкокаменистые галечники. После шири Канчалана и Ныкчеквеема, Налимья речка очень приятна. Здесь, в низовьях, она текла практически все время единым руслом и ширина ее не превышала 25 метров. Небольшой расход воды позволял без труда преодолевать многочисленные перекаты.

Все шло как по заказу — не успевал на одном берегу закончится галечник, как на другом начинался следующий. Пара небольших порожков, где я пролезала на ступеньку между скользких камней и втягивала за собой каяк на коротком поводке, лишь внесла разнообразие в монотонное передвижение, а особых трудностей не прибавила.

Еще несколько перекатов на прямых участках русла удивили меня. При небольшой ширине Гачгагыргываама они ухитрялись прорезать реку прямой линией наискосок на 200–300 метров! Они были мелкими, местами по щиколотку, лишь отдельные струи прорывали немногим более глубокие протоки, и я легко шла по этакой подводной, почти невидимой издали насыпи, точно Миронов в «Бриллиантовой руке», когда пробирался с острова за мальчиком на далекий морской берег. А каяк послушно, практически без усилий с моей стороны, скользил сбоку под перекатом.

Там, где коренной тундровый берег метровым обрывчиком подошел к воде, я встала на стоянку. Мягкие голубичные кочки были сухие. Отдельные куртины кустов придавали пейзажу вид саванны и ограничивали линию горизонта. Несколько целиком засохших кустов, склонившихся неподалеку, послужили мне отличными дровами.

Небо потихоньку затягивалось кучевыми облаками. Меня все тревожило отсутствие чувства голода. Решаю оставить здесь так и недоеденный кусок маргарина, уже изрядно размякший от жары последних дней. Может, это из-за него у меня отсутствует аппетит?

С утра поднялся сильный ветер. Он поменялся и дул теперь с северо-востока. Небо было затянуто. Но еще тепло. Пока я собиралась, заморосил дождь. Выступила, надев на этот раз гидроштаны.

Снова ветер почти попутный, ведь река течет с запада. Иногда он мне мешает, прибивая корму к наветренному галечному берегу, по которому я иду в лямке. Иногда помогает — хоть он и поднимает волну на медленных участках, но вытягивает меня, гребущую в каяке, на валах против течения. Незаметно подкатывает морось, клубы ее несутся параллельно воде, подталкивая меня в спину.

Слева по ходу вверх замечаю избушку. Она полуразрушенная, окно пустое, с крыши капает. Вылезаю на откос обозреть окрестности. Что же это впадает тут, напротив избушки, с севера? Ильмынейвеем? Если это он, то следующий водоток справа, с севера — это верховья Гачгагыргываама, а дальше на запад уходят верховья Кечи. А если не он? Тогда на следующей развилке мне на запад. Как узнать? На моей карте с севера впадает несколько ручьев, но Ильмынейвеем должен быть самым крупным. В устье ширина может быть обманчива. Как бы не промахнуться.

На реке потянулись длинные, удивившие меня вчера, косые перекаты. Ветер крепчает. Дождь потихоньку усиливается, поливает мне спину, а когда я оглядываюсь на каяк, мгновенно умывает лицо. За ворот гидрокуртки просочилась вода, и промокший воротник штормовки неприятно холодит горло. Неуютные для стоянки берега, обширные голые галечники, далекие кусты ольхи, ощетинившиеся сплошной стеной. Но воды в реке пока мало, идти вперед еще вполне можно.

Непогода расходится не на шутку. Смотреть по сторонам становится невозможно — ветер с дождем просто бьют по лицу, заставляя закрывать глаза. Встречаю притоки или протоки справа. Где же Ильмынейвеем — впереди или сзади? Вот что-то мощное впадает с севера, чуть меньшее по расходу воды, чем речка, по которой я иду. Как тут сориентируешься в такую непогоду. А мест для стоянки вокруг пока не просматривается. Постулирую, что это и есть Ильмынейвеем, и продолжаю путь вверх.

Ветер переходит в ураган, а дождь — в ливень. Одна отрада — давно нет комаров. На следующей развилке русла ухожу направо. Гачгагыргываам это или нет — я с полной определенностью сказать не могла. Теперь моей насущной заботой было подыскать подходящее место для стоянки, пока в движении мне еще было тепло.

За пеленой дождя впереди проявляется пятно высоких деревьев ивы. Ура! Спешу к этому спасительному оазису и на крутом участке чуть не переворачиваю каяк. Хорошо, вовремя отпускаю кормовую веревочку и даю каяку свободу, он выпрямляется и разворачивается по струе. Холодным потом прошибает от мысли: у меня ведь не привязано заткнутое одной лопастью в нос весло! В такую погоду, вернее непогоду, плавать по протокам за веслом просто ужасно.

Последний траверс струи — и я в малюсенькой бухточке под обрывом желанного берега. Не могу отпустить каяк, не за что его закрепить, боюсь, унесет. А берег крутой, галька сыпется, уползает из-под ног. Одной рукой придерживаю каяк, а другой вышвыриваю мешки на откос, не глядя, что там, наверху. И так ясно, что под деревьями мое спасение от непогоды. Пытаюсь выволочь каяк по обрыву — безуспешно, слишком тяжело. Разгружаю судно полностью, кое-как отливаю воду и только затем вытягиваю его наверх и наконец озираюсь по сторонам.

Здесь ровно. Ковер из стеблей негустой мокрой травы, побитой дождем, стелется под ногами, отдельные низкие кусты красной смородины украшают поляну. Чозении (высокие прямые деревья, похожие на ивы), собранные негустой группой, возвышаются на 8 -10 метров от земли, поодаль начинаются сплошные кустарниковые заросли. Ветрюга гуляет по деревьям, шумит, клонит рыхлые кроны. Настоящий ураган! Хорошо, что этот берег подветренный.

Натягиваю тент на ветру между деревом и колом, попутно объедая недозрелые кислые ягоды. На совесть вбиваю все колышки, впервые воспользовавшись топором, думая про себя, что без топора заколотила бы колья камнями. Но раз уж он есть, почему его не использовать?

Костер тоже развожу не без помощи топора. Древесина чозении очень твердая, и, несмотря на разверзшиеся небесные хляби, под плотной корой все сухое. Вырываю нежные стебли злаков, до земли расчищаю площадку под костер. Настругиваю тонкие щепочки. Всем телом закрываю от дождя хрупкое пламя, но руки мокрые, и с козырька кепки предательски срывается капля прямо на неокрепший еще огонек. Вытираю руки о волосы, достаю огарок свечки, обкладываю его стружками, и лишь с четвертой спички костер занимается. Выуживаю из пламени оплавленный огарок — пригодится в следующий раз.

Варю кашу, чай и залезаю внутрь тента. Все, все мокрое. Ревет, не стихает ветер, колышет тент. Раскладываю бортиком по бокам коврика гидрочулки, штаны, гермомешок, чтобы вокруг моей постели — сухого оазиса среди мокрой травы — было посуше.

Хорошо, что с утра убрала коврик в гермомешок. А ведь еще утром, когда пошел дождь, палатка, поставленная слишком высоко, коснулась тента и тут же промокла в этом месте. И с крыши незамедлительно накапала маленькая лужица. Да, эти непрорезиненные ткани обладают таким свойством — что материал АЗТ, из которого сделан мой тент, что корейка, просеребренная с одной стороны — они промокают, если к ним прикоснуться изнутри. Полиэтилен — тот выдержит любой дождь, но он рвется на ветру.

Что ж, раз нынче всех комаров сдуло, палатку не ставлю. Тент пока, вроде, держит дождь, не пробивается, брызги с крыши не летят. Залезаю в спальник, ноги никак не отогреваются, и тревога не дает мне заснуть. Вдруг тент на сильном ветру начнет схлопываться? Я ведь его не проверяла в экстремальных условиях.

Просыпаюсь в темноте ночи от комариного зуда, ветер стал тише. Через тубус натягиваю на себя и на коврик палатку, не вылезая из спальника. Привязываю под тентом веревку конька только с одной стороны, над головой, низко-низко. Палатка висит надо мной, как полог, теперь я спокойно засыпаю до утра.

Дождь не прекращается, но он стал слабее, ветер тоже угомонился. А как изменилась река! Ее не узнать. Мой двухметровый обрыв, на который вчера с трудом затаскивала каяк, утоплен, и почти вровень с берегом мимо несется мутный бурный поток. Все галечники залиты, и река выглядит широченной.

Возможно ли идти против такого потока? Вода затопила галечники до комлей-скелетов старых вывороченных деревьев и кустов. Раньше они лежали на гальке вдалеке от воды и практически не мешали моему передвижению. Теперь, если идти бечевой по урезу воды вдоль кустов, то постоянно придется лавировать между затопленных остовов, веревка будет все время цепляться за сучья, получится сплошное мучение.

А как перегребать струю? Да и вообще, это сейчас я знаю, что мой берег глубокий, а противоположный мелкий. А как дальше я буду определять, где глубина вдоль берега, а где мель? Вода темная, не видно основного русла. Нет, сейчас идти вверх — просто безумие.

Распахиваю один из скатов входа и развожу костерок прямо под тентом. Дышать становится трудно, зато комары не досаждают. На восточном крае неба появляется светлая облачная полоска. Она приближается, и дождь стихает, но ненадолго. Теперь морось идет волнами, как и смена светлых и темных полос небосвода.

Окрестные горки уже не скрываются в пелене дождя. Решаю влезть на ближайшую сопочку, осмотреться. Я ведь еще сомневаюсь в том, что нахожусь на Гачгагыргывааме.

Надеваю гидрочулки и кроссовки, подвязываю на пояс гидрокуртку. На голове накомарник, на боку нож. В нагрудном кармане штормовки — спички и компас, за воротом — бинокль. Что еще нужно? Чувствую в теле приятную невесомость — как хорошо ходить, когда не надо ничего тянуть. Ну чем я не этакий десантник-разведчик! В своем удобном легком одеянии без труда могу преодолевать любые расстояния!

Ныряю в заросли ольхи, натыкаюсь на протоку. За ней еще одна, преодолеваю ее почти на пределе намокания. Оказывается, я на острове!

Преодолев широкую, почти в полкилометра, полосу невысоких кустов ив (по колено, по пояс, редко в рост), выхожу на открытую тундру. Она здесь низинная, заболоченная, да еще дождь напитал ее. Морошка здесь еще не поспела, и никаких других ягод тут больше нет. Протяжно и жалобно свистит одинокий кулик тулес. Чавкаю по мокрой залитой осочке, мягким мхам, оставляя следы-ямки, заполняющиеся бурой водой. Быстро продвигаться вперед не получается.

По отрогу горки идти легче, тут грунт потверже. Цветет рододендрон. Вот уже сплошные замшелые камни голого склона. Озираюсь по сторонам, ориентируюсь. Да, я все-таки угадала вчера, попала в нужную мне развилку. Я действительно на Налимьей речке! Сильнейший ветер с северо-востока несет мне ледяной привет с самого Ледовитого океана. Его морозное дыхание очень ощутимо, оно гонит меня вниз по склону, не оставляя ни малейшего желания продолжить путь до вершины. Вниз, вниз — там потеплее!

Обратно иду не напрямик, а по твердому отрогу до прибрежных кустарников и вдоль них по полосе кочковатой относительно сухой тундры. Решаю срезать сквозь заросли на мои чозении, но плутаю в кустарнике, выхожу на разливы реки, не узнаю места, силюсь представить, проходила ли здесь вчера. Снова ухожу в кустарник, продираюсь дальше. Да, найти стоянку оказалось не так просто.

С головой скрываясь в кустах, я ориентируюсь с трудом. Достаю компас и вскоре выхожу на протоку. Не признаю ее, хотя, вроде, должна быть моей. Вода мутная, целиком опускаю ногу почти по пах, но не нащупываю дно даже у берега. Дождь снова поливает, купаться не хочется, ищу более подходящую переправу, продираясь вдоль протоки. Наконец перехожу ее и выхожу на стоянку. Вот и мой мокрый тент, предел моих мечтаний — не это ли счастье!

А вода в реке снова прибыла. Вот это да! Трава над бывшим обрывом уже подмокает. Этак еще сантиметров двадцать — и меня тоже затопит. Дождь не кончается. Ложусь спать, но мне страшно от мысли, что вода может прибыть. Вылезаю в сумерках наружу и снова разглядываю воду.

Вспоминаю момент из книги Федосеева, когда вековые лиственницы на дальневосточной реке смыло вместе с островом небывалым паводком. Вот и сейчас здесь, на Чукотке, как все говорили, аномально холодный год. Может, и меня снесет тут к черту аномальным наводнением. В темноте, как тут плыть? И от тундры я отрезана…

С такими мыслями я подтащила каяк к дереву, к которому был привязан мой тент. Перевернула каяк очком вверх — пусть заливает дождем, зато если прибудет вода, он останется на плаву. Если что — буду сидеть в каяке, привязанная к дереву. Ну не будет же ломать деревья, успокаиваю я себя. Это смешно: на травянистой поляне, у многолетних чозении — и привязанный каяк! Но мне было страшно, и я, лежа в палатке под тентом и чутко вслушиваясь в шум воды, долго не могла заснуть.

Утром встала поздно, дождь кончился, небо стало выше, но все же было затянуто. Вода не прибыла, даже чуть-чуть упала, но не достигла уровня вчерашнего утра. За завтраком развешиваю по окрестным кустам отсыревшие вещи для просушки. В фотоаппарате засветился огонек, он дает мне «добро» на съемку! Может, фотоаппарат вылечился, шерстяной носок сделал свое доброе дело! На радостях делаю несколько кадров, но вскоре разочарование приходит на смену радости: фотоаппарат снова проявляет прежние симптомы болезни.

Мне не сидится на месте: погода вполне ходовая, решаю идти по тундре вдоль реки. Рюкзак получается увесистым, и это при том, что каяк я оставляю неразобранным на стоянке, для второй ходки, а пустая стеклянная банка из-под икры красуется под деревом. Выхожу через кусты на протоку. Ну и мощная же она! Как я вчера ее переходила? Сейчас, с рюкзаком, у меня явно не получится. Сбросив груз, возвращаюсь за плавсредством. Памятуя о вчерашнем уроке, заламываю по дороге веточки для ориентирования.

Погружаю рюкзак на каяк, он высоко торчит из очка, придавая каяку еще большую неустойчивость. Сажусь верхом на деку, опускаю в воду ноги и чувствую себя сидящей на верткой надувной игрушке. Гребу веслом, синхронно балансируя ногами вперед-назад. Опасаясь течения в сливе, загребаю повыше на стоячий плес и только там пересекаю водную гладь.

Бросаю каяк на берегу, дальше тащу один рюкзак. При переходе через новую узкую глубокую протоку пришлось рюкзак снова скинуть, искать переправу. А надевать рюкзак каждый раз заново нелегко: на плечо забросить его не могу, надеть с колена — тоже, берегу и спину и колени. Надеваю только с земли. Ставлю рюкзак, сажусь на землю, надеваю, переворачиваюсь на колени, потихоньку встаю…

Берега протоки поросли низким кустарником, чтобы добраться до кочки, с которой можно перешагнуть на другую сторону, мне на четвереньках приходится ползти под кустом, потом по воде. Жесткая ветка гнет меня. «Вот сейчас рухну мордой в воду, рюкзак придавит меня — и конец», — навещают меня «радостные» мысли. Ну уж нет! Отгибаюсь назад, встаю, делаю шаг на другую сторону — препятствие преодолено.

Наконец я посреди тундры с рюкзаком и каяком. Когда я тащила пустой каяк к рюкзаку через прирусловую полосу кустов, он довольно легко скользил по веточкам. Это меня сильно воодушевило. Воображаю себя полярником, идущим к Северному полюсу. За спиной рюкзак, а я еще впрягаюсь в каяк, как в саночки, тащу его по кочкам, везу по скользким веточкам карликовых ивок. На горизонте видны далекие горы. Это мои горы! Мне прямо-таки верится, что сейчас запросто в одну ходку пробегу до них!

Моего азарта хватает метров на тридцать… Что-то не катит, как сказали бы лыжники. По мху уже не то скольжение, что по мокрым веткам. Бросаю лямку, оставив каяк на тундровом просторе. Теперь несу вперед один рюкзак метров 200, выбираю кочку посуше, чтобы можно было сесть, когда буду рюкзак надевать, скидываю его. Возвращаюсь за каяком, снова перекидываю петлю через плечо и бурлачу до рюкзака. Не быстро… Ноги чавкают, проваливаются.

Так, «челноком», сделала я пару ходок. Что-то рюкзак вдруг стал больно тяжелым. Выгрузила из него в каяк баллоны, тушенку, топор. Теперь, вроде, легче, но все равно тяжело. Но выхода нет, надо идти вперед, куда-нибудь дойти. Делаю еще несколько ходок и вдруг понимаю, что мне нравится идти по тундре! Можно смотреть вокруг, видеть просторы!

«Тундра. Она не бывает ровной». Эти слова из книги Куваева прочно засели в голове. Линия горизонта все время ограничена небольшими холмиками, изгибами рельефа. Она волнистая. Мой ближайший горизонт впереди — отрог горки. Что за ним? Неизвестность и любопытство — стимулы движения.

Приближаюсь к полосе кустарников в низине. На фоне светло-зеленой травяной тундры она выглядит темно-зеленой лентой. Кусты скрывают ручей. После дождей такое препятствие становится проблемой. Собираю весло, надеваю на него спасжилет, как маяк поднимаю над кустарником. Возвращаюсь за каяком и снова, балансируя ногами под водой, сидя верхом на деке, перегребаю разливы того мизерного ручья, который в обычное время можно было перешагнуть, не обратив внимания.

Перевалив отрог, я увидела впереди разливы моей Налимьей речки. Теперь я уже поубавила свой пыл и решила ждать, пока вода в реке спадет. За отрогом горки стали появляться твердые каменистые участки. По ним приходилось нести каяк на плече, а мешок с банками и топором — под мышкой. Это тяжелее, чем везти каяк по травке, поэтому стараюсь прокладывать свою дорогу по травянистым пятнам.

На сухом открытом тундровом склоне меня привлекают несколько отдельно стоящих кустов ольхи. Куропатки неожиданным взрывом веером разлетаются в стороны из-под моих ног: видимо, им тоже приглянулось это место для ночевки, но я их ненароком потеснила. Тут есть и чаша воды в мочажинке, не надо далеко ходить. Подо мной разлив реки, снежник на обрыве подковой изгибающейся протоки. Жарко горят веточки ольхи, булькает рис в котелке. Наконец-то я устала основательно и жажду съесть побольше. Вскрываю тушенку. Подсчитываю, что за день я прошла не больше трех километров «полезного» расстояния.

Вверх    Далее